Гобелен, Эльзас. ок.1500 года

Гобелен, Эльзас
ок.1500 года

***

… когда я очнулась, папа говорил что-то вроде: «Бьянка. Одна из лучших невест Европы… Миланский престол… Ты герцог… Обвенчаем немедленно… Сторгуемся…».
Я поняла, что папа меня продал, как до того королю Неаполя, герцогу Анжуйскому и еще ряду выдающихся женихов Европы, которые ему тогда были нужны.
Но, судари мои, мне ж совсем нельзя замуж! Пришлось импровизировать по ходу.
Я называю это словами: чудить, куролесить, буровить и причудняться. В этом я мастер, которому нет равных. Клянусь — к концу чуда, куролеса, буровления и причуднения Сфорца сам сбежит от меня куда подальше.
Я попыталась встать, завалилась на Сфорца и сразу же стала хромать.
— Ой, извините. У меня с детства одна нога короче другой.
— Бьянка! Что ты говоришь?
— Папа меня любит, жалеет. Еще у меня горбик. Хотите пощупать?
— Не вижу.
— А вы туда прямо руку просуньте, — вплотную подошла я к Сфорца, корча страшные рожи и суча руками как делают юродивые. — Он как нарост, небольшой, но выпуклый. Служанка уж сколько лет видит — и сразу в обморок. Только кожи не касайтесь! Ни в коем случае! У меня лишай. Обыкновенный пурпурный. Глафирум пурпурум. Страшно заразный. Служанки моют меня в перчатках. Неизлечимая вещь.
— Какой лишай! Дитя, что ты несешь! — волновался папа.
— Пурпурный. Глафирум пурпурум.
— Какой пурпурум!
— Я о нем что-то слышал, — сказал Сфорца.
— Вот, сударь! Это известное заболевание. Нет, с этим можно жить. Чешется только очень.

Я стала чесаться, как сумасшедшая, Сфорца отошел. Работает!

— По весне струпьями идет. На лицо перекидывается. Одно пятно появилось. Все — назавтра уже и второе. И потом смотришь все лицо в бурых пятнах. Иногда и с волосами…
— Что она несет! Какими волосами? — причитал папа на троне.
— Папа всегда относился к этому легкомысленно. Но он человек большого сердца. Говорили ему, когда родился маленький комочек — весь в пятнах, в волосах — говорили, отдай убогую в монастырь. Нет, он оставил меня. Дал свое имя. Жалеет, наверное, когда у меня начинаются припадки падучей…
— Еще и падучая? — осведомился Сфорца.
— Она, сударь. Бьюсь — иногда каждый день. Пена, все эти вещи. Лежу с палкой в зубах. Папа, мой будущий муж должен знать правду, правильно? В принципе, это все не так и страшно. Если бы не одержимость…
— О господи! — перекрестился Сфорца.
— Ликантропия трансмутанди. Бросаюсь на добрых христиан. Ощущаю себя волком. Меня запирают в клетке. Боятся, что крестьяне забьют рогатинами. Не чую под собой земли. Рычу, ну все эти вещи. Дядя лечит. Дядю видели? Ну вот его для того и держат. Эликсиры всякие, травы, заклинания. Иногда оно странно начинается. Сначала рычу…

Я стала ходить вокруг Сфорца и рычать. Сейчас-сейчас он сбежит. И тут я принюхалась. Я стала обнюхивать Сфорца. Сфорца улыбался, как мне казалось, нервно. Сейчас, сейчас он сбежит. Вдруг я поняла, что что-то не так…

— Что это за запах? — спросила я вслух.
— Бьянка! Это невежливо! Человек с поля боя. — одернул меня отец.
— Он пахнет чем-то странным. Землей, костром, пеплом, порохом, железом, вином, вчерашним вином, потом, кожей, но и еще чем-то… Это что у вас, духи, Сфорца? Я поняла! Папа! Горе всем нам! Он пахнет пирогом! Пирогом с корицей! Мама такой печет.

О горе мне! Судари мои! Пришел пирог! Пирог пришел! Все сбывается! О горе мне, горе!
Я ушла плакать. Руру утешал меня.
Он пахнет как пирог…

— Бьянка, мужчина может пахнуть разным, но пирогом… — засомневался Руру.
— Руру! Никогда я не чувствовала, чтобы от людей так пахло. Будто бы всем — вином, вчерашним вином, кожей, потом, костром, пылью, пеплом, железом, жженой кожей, жженой умброй, сиеной, охрой и корицей… И этот запах был хоть и резкий, но мне приятный, как будто бы самый приятный запах на свете. И будто бы он — был самый хороший человек на свете.
— Да ты влюбилась! — вдруг сказал Руру. — Ты влюбилась, Бьянка!

«Сфорца», эпизоды
© Саша Денисова, 2014

 

© Tamta Rot, 2016

057_wheelyear_avatar